Прекрасный мир, где же ты - Салли Руни

устало. Ты имела в виду какую-то незнакомку, которая должна войти в мою жизнь и на ком я должен жениться. Кого-то, кого я даже еще не знаю. Айлин перебила его: Очень красивая. Намного моложе, мы уже обсудили. Не слишком умная, но сердечная. Он кивал. Верно, сказал он. Звучит как сказка. А теперь я хочу спросить. Когда у меня появится эта жена, а она, как я понял из твоих слов, не будет тобой… С притворным возмущением Айлин опять перебила его: Конечно, она не я. Для начала, я гораздо начитаннее, чем она. Он по-прежнему сдержанно улыбался. Разумеется, сказал он. Но когда я найду ее, кем бы она ни оказалась, мы с тобой останемся друзьями? Она откинулась на диванные подушки, как бы обдумывая вопрос. Чуть помедлив, ответила: Нет. Думаю, когда ты ее найдешь, тебе придется бросить меня. Скорее всего, ты не встретишь ее, пока не бросишь меня.

Так я и думал, сказал он. Тогда я никогда ее не найду.

Айлин изумленно всплеснула руками. Саймон, сказала она. Давай серьезно. Эта женщина твоя родная душа. Бог послал ее на землю для тебя.

Если бы Бог хотел, чтобы я бросил тебя, он не создал бы меня таким, каков я есть.

Мгновение они смотрели друг на друга. Она приложила ладонь к щеке, лицо ее горело.

Значит, ты не собираешься отказываться от нашей дружбы, сказала она.

Ни за что.

Она потянулась и коснулась его руки. Я тоже не откажусь, сказала она. В этом ты можешь быть уверен, потому что никому из моих парней ты не нравился, но мне было наплевать.

И тут он рассмеялся, оба они рассмеялись. В полночь она пошла чистить зубы, а он выключать свет на кухне. Выйдя из ванной, она сказала: Видишь, я с самого начала все это замышляла, я ведь захватила с собой зубную щетку. Она пошла за ним в спальню, а он закрыл за ними дверь, он что-то говорил, но слов было не разобрать. Она смеялась, и через дверь ее смех звучал мягко и мелодично. Гостиная снова погрузилась в темноту, тишину и покой. В раковине остались две пустые миски, две ложки, стакан с прозрачным отпечатком бальзама для губ на ободке. Из-за двери доносились приглушенные звуки разговора, слова убывали, становились неразборчивыми, и к часу ночи смолкли. В половине шестого небо в окне гостиной, смотрящей на восток, начало светлеть, чернота сменилась голубым, а затем серебристо-белым. Еще один день. Воронье карканье на электропроводах. Шум автобусов на улице.

16

Элис, помнишь, несколько недель, а то и месяцев назад я писала тебе про коллапс бронзового века? Я продолжила читать на эту тему и, хотя про этот период известно немного, похоже, что научные теории гораздо разнообразней, чем убеждает Википедия. Известно, что накануне краха богатые и просвещенные дворцовые экономики Восточного Средиземноморья торговали баснословно дорогими товарами, а правители обменивались подарками. Также известно, что впоследствии дворцы были разрушены или заброшены, письменность утрачена, а производство предметов роскоши сильно сократилось или их продавали там же, где и создавали. Но сколько людей, принадлежавших к этой «цивилизации», на самом деле жили во дворцах? Сколько из них носили ювелирные украшения, пили из бронзовых кубков, ели гранаты? На каждого представителя знати приходились тысячи неграмотных и бедных крестьян, живших натуральным хозяйством. После «краха цивилизации» многие из них переехали, а кто-то умер, но для большинства жизнь почти не изменилась. Они продолжали выращивать урожай. Порой он был богатым, иногда – нет. А в другом уголке континента такие люди были твоими и моими предками – не обитателями дворцов, а крестьянами. Наша сложная и богатая международная сеть производства и торговли уже обрушивалась в прошлом, но мы здесь, и ты, и я, и все человечество. Что, если смысл жизни на земле не в бесконечном прогрессе и движении к какой-то непонятной цели – создании и производстве все более и более мощных технологий, разработке все более сложных и заумных форм культуры? Что, если все это естественным образом разрастается и сходит на нет, как приливы и отливы, в то время как смысл жизни всегда остается тем же самым – просто жить и быть с другими людьми?

Что касается твоего признания про Феликса: я же твой друг и уже не раз слышала твои идеи о бесформенности отношений и экспериментальных эмоциональных связях, так что я не удивилась. Если он будет к тебе относиться хорошо, я его безоговорочно одобрю, а если нет, то он мой вечный враг. Разумно, правда? Но я уверена, что он будет добр.

Не помню, рассказывала ли я тебе уже, но несколько лет назад я начала вести дневник, который озаглавила «книга жизни». Вначале я хотела фиксировать каждый день одну коротенькую историю, буквально на пару строк, описывая что-то хорошее. Под «хорошим» я имела в виду моменты счастья или удовольствия. На днях я заглянула в него, первые записи сделаны осенью почти шесть лет назад. Скрученные сухие листья платана, похожие на когти, несущиеся по Южной кольцевой дороге. Синтетический масляный вкус попкорна в кинотеатре. Бледно-желтое вечернее небо, Томас-стрит в тумане. Подобные вещи. Я не пропустила ни одного дня в сентябре, октябре и ноябре того года. Я всегда могла найти что-то приятное или даже сделать что-то приятное специально, чтобы записать в дневник, например принять ванну или пойти на прогулку. У меня тогда было чувство, словно я буквально впитываю жизнь, и в конце дня мне ничего не стоило вспомнить о чем-то хорошем, что я увидела или услышала. Такие моменты просто сыпались на меня и слова приходили сами собой, потому что я стремилась сохранить картинку – четко и ясно, лишь бы вспомнить потом, как это было. И, перечитывая эти записи сейчас, я вспоминаю, что чувствовала или по крайней мере что видела, слышала и приметила. Во время прогулки, даже в ненастный день, я все видела – в смысле то, что было передо мной. Лица людей, погоду, машины. Запах бензина из гаража, дождь на коже, совершенно заурядные вещи. И даже плохие дни в этом смысле были хорошими, прочувствованными, запоминающимися. Есть нечто утонченное в такой жизни – словно я была инструментом и мир касался меня и отзывался во мне.

Через пару месяцев я начала пропускать дни. Порой ложилась спать, забывая написать хоть что-нибудь, а порой открывала дневник и не знала, о чем написать, – просто не могла ничего придумать. Или делала заметки, но они были